Жидо-масон Бостон-Минск

Я сижу за своим столом и разбираю почту.
Один за другим входят посетители, даю им справки, на столе трещит телефон.
Очередной стук в дверь. Входит некто, но я в это время говорю с кем-то из города.
Вошел, остановился у двери и дальше не идет. Наконец, я положила трубку, поворачиваю голову, всматриваюсь.
Там стоит как будто мистер

-218- Брукс. Только вид у него какой-то странный, голову опустил.
Вместо добротного пальто — какой-то прорезиненный макинтош явно советского происхождения.
Наконец, он поднимает голову, и наши взгляды скрещиваются.

— Ах, это вы, — говорю я. — Ну что, вернулись? Как ездилось? Расскажите все по порядку.

— Ох, — еще издали вздыхает он, — ох, десять фунтов потерял.

Я не сразу соображаю, в чем дело. Десять фунтов... Почему фунтов, а не долларов, ведь он — американец.

— Где же вы их потеряли, здесь, в коридоре, может быть?

— Да нет, какое там в коридоре — там, в России, чтоб их Господь Бог покарал...

— Садитесь, пожалуйста, — говорю я заинтересованно и почти мягко. — В чем дело?

— Десять фунтов собственного весу за один месяц потерял, как вам это нравится? Это разве страна! Это же сумасшедший дом…

Несмотря на то, что мы одни в комнате, я инстинктивно оглядываюсь по сторонам. Но тон посетителя так искренен, а вид у него настолько свидетельствует о том, что ему пришлось много пережить, что я ни на минуту не думаю о провокации.

Кряхтя и охая, мистер Брукс чистосердечно выкладывает мне свои горести.
Подумать только, какое бесправие, какой ужас, какой голод и нищета царят теперь в его родном Витебске.
Несмотря на то, что один из его племянников состоит в комсомоле, вся семья сестры буквально голодает...

— И вы знаете,— говорит мистер Брукс, — ведь ободраны все, как липки. Я, знаете, везде был, все видел, я сам в очередях стоял за обувью для них, за калошами. В поезде спрашиваю проводника, который час. А он мне отвечает, что у него часов нет. Так я ему сказал, что у нас в Америке каждый проводник и кондуктор обязательно имеет часы. Вы думаете, он мне поверил? Только почесал в затылке и больше ничего. А террор! Родственники мои посещали меня только по ночам и старые знакомые тоже. Там есть такая мадам Непомнящая, богачи были раньше большие, так эта мадам Непомнящая поздно ночью ко мне пришла и плакала, я вам говорю, плакала, как маленький ребенок. У нее дочь есть в Нью-Йорке. Так она меня умоляла передать ее дочери, чтобы та ее какнибудь выписала к себе.
Ноги у нее распухли — у мадам Непомнящей — большевики ее всю обобрали, теперь живет старуха где-то в подвале. Со стен течет...

— Ну, и что же, вы им помогли?

— Что значит, помогли! Я все отдал, что у меня было.
Вы видели мое пальто, а теперь  видите, в чем я вернулся?
Отдал зятю пальто, а потом все деньги, которые у меня были — а ведь я повез с собой две тысячи долларов, — все раздал, поодевал всех, пообувал.
А когда они меня на вокзал провожали всей толпой, ой, и плакали же все.

— Что же, вы еще раз, может быть, к ним приедете?

-220- Мистер Брукс посмотрел на меня, как на сумасшедшую.

— Чтобы я еще раз приехал в этот бедлам? Нет, довольно.
Нам в старой России плохо жилось, эмигрировали мы в Америку, но скажу вам, что старая Россия это ведь рай был по сравнению с теперешней. Я-то, сидя у себя в Бостоне, говорил своей жене — она у меня американка, ничего о России не знает — говорил ей: вот прошло двадцать пять лет, как я уехал, уже давно царской власти нет, может быть, все-таки люди добились свободы.
Ну, а теперь собственными глазами увидал ее, эту свободу, будь она проклята.
Каждый боится сказать что-либо лишнее. Вот и вы все оглядываетесь. Только мне нечего бояться, я ведь американский гражданин.

— Ну, а самопишущие ручки провезли?

— Да, вот одна только и осталась.

Он отвернул полу пиджака и показал во внутреннем кармане ручку. Рядом с карманом блестел какой-то значок.

— А что это за значок? — неизвестно почему полюбопытствовала я.

— Масонский.

Я от испуга и от неожиданности чуть не упала со стула. Подумать только — масон! Живой масон! Сидит здесь передо мной и спокойно говорит о своей принадлежности к этой страшной организации.
И невольно приходят в голову воспоминания моей юности, когда мой дядя, Алексей Семенович Шмаков,
ученый антисемит и анти-масон, толковал о страшной роли масонства в мире, вернее, о его безграничном владычестве над всеми странами без исключения.
С тех пор прошло много лет, но в душе остался безотчетный страх перед масонством, как перед какой-то неведомой и злой силой.
И вдруг теперь сидит себе разочарованный в советской действительности пожилой еврей и, как ни в чем не бывало, признается, что он, видите ли, масон...

Проходит несколько секунд в полном молчании, потом я решаюсь все-таки спросить:

— Вы в масонской ложе состоите?

— Да, конечно. У нас в Бостоне все более или менее приличные и состоятельные люди состоят в масонских ложах.
Там собирается все хорошее общество.

Теперь я заинтересована. Страшно заинтересована.

— А скажите, какие цели преследует масонство?

— Цели? — Очень хорошие цели: благо человечества, любовь к ближнему, преклонение перед истиной...

Я разочарована, хотя нужно быть совсем глупой, чтобы предполагать, что мне — первой встречной настоящий, всамделишный масон раскроет все тайные пружины своей организации. А потом, может быть, он играет там роль одного из «малых сих», которые даже и не подозревают, каким разрушительным целям они служат.

— И что же, вы собираетесь вместе, надеваете особые одежды, даете тайную клятву?

— Да, на это все есть свой ритуал, и, конечно, все члены обязаны ему следовать.

- Но что там — собираемся вместе, виски пьем...

К сожалению, наш разговор прерывается на этом месте телефонными звонками, мистер  Брукс встает и прощается. Вдогонку я успеваю его еще спросить:

— Теперь вы там, в Америке, вашему брату расскажете обо всем, что видели?

Но мистер Брукс злорадно усмехается и в глазах его загорается насмешливый огонек:

— Нет, уж дудки, пусть он сам поедет и убедится. Он все пропагандирует, что в Советской России лучше, чем у нас в Соединенных Штатах. Ни слова ему не скажу


Тамара Солоневич "ТРИ ГОДА В БЕРЛИНСКОМ ТОРГПРЕДСТВЕ"