До ройзенмановской чистки работа в кружках изучения немецкого языка шла относительно сносно.
Еще Олигер в свое время пригласила нескольких добросовестных учителей-немцев, которые оплачивались самими учениками.
Время от времени происходили испытания, после чего некоторые сотрудники от дальнейшего изучения языка освобождались.
Большинство их приезжало в Берлин с известным знанием языка, считая даже таких лоботрясов, как, например, Житков, который все же хоть читать по-немецки как-то умел.
Еще Олигер в свое время пригласила нескольких добросовестных учителей-немцев, которые оплачивались самими учениками.
Время от времени происходили испытания, после чего некоторые сотрудники от дальнейшего изучения языка освобождались.
Большинство их приезжало в Берлин с известным знанием языка, считая даже таких лоботрясов, как, например, Житков, который все же хоть читать по-немецки как-то умел.
Но после чистки началось нечто невообразимое.
В торгпредство стали прибывать из Москвы сплошные выдвиженцы.
Говорили, что Сталин решил «русифицировать» внешторговский аппарат.
А так как в самом Нарксмвнешторге все еще царствовали Розенгольц, Розенблюм, Розенфельд, Розенбаум и прочие, то они стали слать самых неспособных, самых простых, самых бестолковых, но русских людей.
Можно сказать, что 1930-й год был во внешней торговле годом выдвиженчества.
Что из этого вышло и какие конечные убытки понесла советская внешняя торговля — об этом знают лишь секретные архивы Наркомвнешторга, да ГПУ. Это были странные и сумбурные месяцы.
В торгпредство стали прибывать из Москвы сплошные выдвиженцы.
Говорили, что Сталин решил «русифицировать» внешторговский аппарат.
А так как в самом Нарксмвнешторге все еще царствовали Розенгольц, Розенблюм, Розенфельд, Розенбаум и прочие, то они стали слать самых неспособных, самых простых, самых бестолковых, но русских людей.
Можно сказать, что 1930-й год был во внешней торговле годом выдвиженчества.
Что из этого вышло и какие конечные убытки понесла советская внешняя торговля — об этом знают лишь секретные архивы Наркомвнешторга, да ГПУ. Это были странные и сумбурные месяцы.
Ежедневно открывалась дверь в мою комнатенку под чердаком, и вваливались по двое, по трое, по четверо каких-то новых
людей, в кепках, сдвинутых на затылок, в бесформенных советских «польтах».
людей, в кепках, сдвинутых на затылок, в бесформенных советских «польтах».
— Товарищ, как мы из Москвы приехали, хотели бы, значит… того... на немецкий записаться.
— А вы на постоянную работу приехали?
— Известно, на постоянную. Как бы так, чтобы мы месяца в три научились по-немецки говорить?
— А вы в Москве немецкий изучали?
— Я нет, а вон Мишка курсы посещал. Слышь, Мишка, ты ведь на курсах был?
— Да какие там курсы, походил две недели, а потом отправили в командировку, где тут научиться.
У меня опускались руки. С одной стороны, мне было жаль этих своих, родных по крови, русских людей.
Чем меньше человек образован, чем меньше он знает — тем меньше он виноват в большевизме.
Ибо его-то уж так легко обмануть самыми, элементарными демагогическими приемами.
А с другой стороны, как научить такого Мишку в три месяца читать, писать и говорить на совершенно незнакомом, да еще таком трудном языке, как немецкий?
Чем меньше человек образован, чем меньше он знает — тем меньше он виноват в большевизме.
Ибо его-то уж так легко обмануть самыми, элементарными демагогическими приемами.
А с другой стороны, как научить такого Мишку в три месяца читать, писать и говорить на совершенно незнакомом, да еще таком трудном языке, как немецкий?
Записывала всех этих Мишек, Сенек и Степок в кружки.
Но ровно через две недели оказывалось, что данным учителем они недовольны, что от него они ничему научиться не могут,
что они просят перевести их к другому. От другого они переходили к третьему, а потом...
потом назначились экзамены, причем комячейка заранее составляла списки тех, кто по каким-либо причинам казался ей неподходящим, и жертвы эти неминуемо на экзамене проваливались.
Законы же тем временем сыпались из Москвы драконовские: кто в течение трех месяцев не овладеет немецким языком в степени достаточной для того, чтобы вести переговоры с фирмами и оформлять заказы, подлежит обратному откомандированию в СССР.
Так и проходил этот сумасшедший год в вечной смене персонала и в неслыханном выбрасывании на ветер российских народных денежек.
Но ровно через две недели оказывалось, что данным учителем они недовольны, что от него они ничему научиться не могут,
что они просят перевести их к другому. От другого они переходили к третьему, а потом...
потом назначились экзамены, причем комячейка заранее составляла списки тех, кто по каким-либо причинам казался ей неподходящим, и жертвы эти неминуемо на экзамене проваливались.
Законы же тем временем сыпались из Москвы драконовские: кто в течение трех месяцев не овладеет немецким языком в степени достаточной для того, чтобы вести переговоры с фирмами и оформлять заказы, подлежит обратному откомандированию в СССР.
Так и проходил этот сумасшедший год в вечной смене персонала и в неслыханном выбрасывании на ветер российских народных денежек.
В Отделе Кадров заведующие тоже долго не засиживались. Как я уже писала, "Сергеева" и Иоффе сменил "Евгеньев",
потом Евгеньев слетел, и на его место прислали совершенно тупого «старого большевика» Охлопкова, причем всем управляли Дора "Гончарова" и Торская, а к началу 1931 года и Гончарова, и Торская уступила место Машкевичу.
Легко себе представить, что при такой чехарде оставалось от других отделов.
Только пух летел. нравится? Это разве страна! Это же сумасшедший дом…
Тамара Солоневич "ТРИ ГОДА В БЕРЛИНСКОМ ТОРГПРЕДСТВЕ"
потом Евгеньев слетел, и на его место прислали совершенно тупого «старого большевика» Охлопкова, причем всем управляли Дора "Гончарова" и Торская, а к началу 1931 года и Гончарова, и Торская уступила место Машкевичу.
Легко себе представить, что при такой чехарде оставалось от других отделов.
Только пух летел. нравится? Это разве страна! Это же сумасшедший дом…
Тамара Солоневич "ТРИ ГОДА В БЕРЛИНСКОМ ТОРГПРЕДСТВЕ"
Издательство «Голос России» София — 1938