В те годы Берлин был центром советской деятельности для всей Европы не только символически, но и официально.
В нем сосредотачивались как торговые, так и политические нити плетущейся Коминтерном паутины.
Дипкурьеры отправлялись в Москву с целыми сундуками донесений и зашифрованных сведений и возвращались с
В нем сосредотачивались как торговые, так и политические нити плетущейся Коминтерном паутины.
Дипкурьеры отправлялись в Москву с целыми сундуками донесений и зашифрованных сведений и возвращались с
такими же сундуками инструкций по всем отраслям коминтерновского и наркомторговского аппаратов.
Штат торгпредства явно был неестественно разбухшим, ибо создавались специальные синекуры для тайных агентов коминтерна и для просто шпионов. Под видом инженеров, техников, приемщиков по Германии и по остальным странам Европы, расползалась целая армия политических и экономических шпионов и агитаторов.
Мне, находившейся по роду службы в центре торгпредской жизни и обязанной знать о новых сотрудниках, равно как и о всех тех, кто откомандировывался в СССР или в другие страны, было особенно заметно непрерывное движение «людей из Москвы» на Запад.
С зимы 1930 года началось сворачивание торгпредских функций и перенос всей бухгалтерии в Москву.
Если раньше все договоры заключались и подписывались в Берлине, теперь стало известным, что скоро придется иностранцам ездить в Москву для подписания этих договоров, что в действительности и было полностью реализовано к 1932-33-му году.
Очевидно, у большевиков были, кроме того, кое-какие сведения о надвигающемся триумфе Адольфа Гитлера и национал-социализма,
так что к 1933-му году в берлинском торгпредстве из полутора тысяч служащих осталась лишь жалкая горсточка, которая, как я уже говорила в начале этих очерков, принуждена была оставить великолепное, столь импонировавшее иностранцам, здание на Линденштрассе и перебраться на Литценбургенштрассе в неизмеримо более скромное помещение.
К 1933-му году весь центр европейской акции большевиков был перенесем в Париж.
Целые отделы торгпредства были свернуты и переправлены в Москву, даже такой трудный для транспортирования отдел,
каким был Голлеритный, отправился туда же.
Этот отдел, названный по имени изобретателя поистине чудесных статистических машин
Голлерита, считался тоже секретным и вход туда посторонним лицам строго запрещался.
Штат торгпредства явно был неестественно разбухшим, ибо создавались специальные синекуры для тайных агентов коминтерна и для просто шпионов. Под видом инженеров, техников, приемщиков по Германии и по остальным странам Европы, расползалась целая армия политических и экономических шпионов и агитаторов.
Мне, находившейся по роду службы в центре торгпредской жизни и обязанной знать о новых сотрудниках, равно как и о всех тех, кто откомандировывался в СССР или в другие страны, было особенно заметно непрерывное движение «людей из Москвы» на Запад.
С зимы 1930 года началось сворачивание торгпредских функций и перенос всей бухгалтерии в Москву.
Если раньше все договоры заключались и подписывались в Берлине, теперь стало известным, что скоро придется иностранцам ездить в Москву для подписания этих договоров, что в действительности и было полностью реализовано к 1932-33-му году.
Очевидно, у большевиков были, кроме того, кое-какие сведения о надвигающемся триумфе Адольфа Гитлера и национал-социализма,
так что к 1933-му году в берлинском торгпредстве из полутора тысяч служащих осталась лишь жалкая горсточка, которая, как я уже говорила в начале этих очерков, принуждена была оставить великолепное, столь импонировавшее иностранцам, здание на Линденштрассе и перебраться на Литценбургенштрассе в неизмеримо более скромное помещение.
К 1933-му году весь центр европейской акции большевиков был перенесем в Париж.
Целые отделы торгпредства были свернуты и переправлены в Москву, даже такой трудный для транспортирования отдел,
каким был Голлеритный, отправился туда же.
Этот отдел, названный по имени изобретателя поистине чудесных статистических машин
Голлерита, считался тоже секретным и вход туда посторонним лицам строго запрещался.
Если сейчас правая французская печать то и дело жалуется на то, что Париж становится мало по малу «советской колонией»,
и не видит никакого выхода из этого, то людям, жившим в Берлине в 1930-31-32 годах, — становится как-то смешно.
Ибо советская власть и Коминтерн — до самого прихода Гитлера к власти — рассматривали Германию вообще,
а Берлин — в частности, своим Hinterland’ом.
Еще бы было им не считать?
Ведь КПГ — коммунистическая партия Германии — насчитывала к тому времени около 400.000 членов,
а за Тельмана было подано почти 6.000.000 голосов.
Уличные коммунистические демонстрации собирали в Лустгартене до 100.000 участников,
и коммунисты открыто и почти безнаказанно убивали на улицах и в пивнушках своих политических врагов.
Большевики были так уверены в Германии, что в самом центре Берлина сняли на целые десять лет, по договору, трехэтажное здание под клуб советской колонии, причем в этом клубе сформировался и регулярно работал красный пионерский отряд, х
отя официально советчики на это никакого права не имели
Если в СССР клубы являются больше всего символом достижений пролетарской революции, то заграницей клуб советской колонии носит совершенно другой характер. С одной стороны, большевики всеми силами стремятся овладеть не только р а б о ч и м временем своих подданных, но и их досугом, а с другой — в такой клуб приглашаются и иностранные коммунисты, и советчикам хочется пустить им пыль в глаза.
и не видит никакого выхода из этого, то людям, жившим в Берлине в 1930-31-32 годах, — становится как-то смешно.
Ибо советская власть и Коминтерн — до самого прихода Гитлера к власти — рассматривали Германию вообще,
а Берлин — в частности, своим Hinterland’ом.
Еще бы было им не считать?
Ведь КПГ — коммунистическая партия Германии — насчитывала к тому времени около 400.000 членов,
а за Тельмана было подано почти 6.000.000 голосов.
Уличные коммунистические демонстрации собирали в Лустгартене до 100.000 участников,
и коммунисты открыто и почти безнаказанно убивали на улицах и в пивнушках своих политических врагов.
Большевики были так уверены в Германии, что в самом центре Берлина сняли на целые десять лет, по договору, трехэтажное здание под клуб советской колонии, причем в этом клубе сформировался и регулярно работал красный пионерский отряд, х
отя официально советчики на это никакого права не имели
Если в СССР клубы являются больше всего символом достижений пролетарской революции, то заграницей клуб советской колонии носит совершенно другой характер. С одной стороны, большевики всеми силами стремятся овладеть не только р а б о ч и м временем своих подданных, но и их досугом, а с другой — в такой клуб приглашаются и иностранные коммунисты, и советчикам хочется пустить им пыль в глаза.
Одним словом, на наш берлинский клуб отпускались очень большие деньги, и обставлен он был сравнительно прилично. Внизу был прекрасно оборудованный гимнастический зал, пионерская комната и стоял большой стол для пинг-понга, которым молодежь особенно увлекалась. Во втором этаже помещался буфет, библиотека и читальня, а также несколько комнат для различных кружков. И. наконец, в третьем этаже был большой зал со сценой и комнаты, в которых помещались духовой и струнный оркестры, составленные, главным образом, из немецких коммунистов, и другой зал, в котором время от времени устраивались те или иные выставки, например, фотографическая и т. п.
В принципе советские служащие должны были проводить все свободные вечера в клубе «Красная Звезда», но на практике туда было трудно заманить кого-либо, особенно в первый год нашего пребывания в Берлине. В то время заведующий клубом, какая-то мрачная личность
совершенно не подходил для этой роли, делом своим не интересовался, и в клубе была зеленая скука.
Единственной приманкой был кинематограф, и этим пользовалась администрация для того, чтобы хоть как-нибудь затянуть туда служащих.
Обычно устраивался кинематографичекий сеанс, а перед ним — часовая или полуторочасовая лекция или просто заседание, на котором приезжий из Москвы оратор делал очередной советский доклад. В виду того, что доклады и в СССС всем до смерти надоели и каждый, едучи заграницу, полагал, что хоть там-то он отдохнет от набивших оскомину трафаретных фраз, выкриков и призывов, — без кино на такой доклад трудно было заманить хоть кого-нибудь. И кино спасало положение.
Единственной приманкой был кинематограф, и этим пользовалась администрация для того, чтобы хоть как-нибудь затянуть туда служащих.
Обычно устраивался кинематографичекий сеанс, а перед ним — часовая или полуторочасовая лекция или просто заседание, на котором приезжий из Москвы оратор делал очередной советский доклад. В виду того, что доклады и в СССС всем до смерти надоели и каждый, едучи заграницу, полагал, что хоть там-то он отдохнет от набивших оскомину трафаретных фраз, выкриков и призывов, — без кино на такой доклад трудно было заманить хоть кого-нибудь. И кино спасало положение.
Звуковое кино в СССР тогда еще не было известно, хотя заграницей уже начинало входить в моду. В клубе пускались фильмы только советского производства, причем представительство Госкино в Берлине, подготавливая их для Германии, вырезывало советские надписи, и уже в таком куцем виде фильм поступал на один вечер в наш клуб. Зрителям приходилось самим догадываться, в чем, собственно, дело. Позже, когда в истории берлинского клуба настала блестящая эра Мачерета, этот жовиальный и энергичный человек зачастую жертвовал собой для блага зрителей и брался читать надписи вслух, по либретто. Но тут происходили такие потешные инциденты, что весь зал прыскал от смеха в самых трагических местах, а в комических — ни у кого не было охоты смеяться. Ибо пока, бывало, Мачерет разберет впотьмах ту или иную надпись, особенно, если она бывала длинной, то действие на экране уйдет далеко вперед. Например: на экране — любовная сцена, в этот момент вбегает разъяренный муж и что-то яростно кричит. Мачерет же все еще комментирует любовную сцену и нежно рокочущим баском воркует:
— Моя дорогая, мое сокровище, скажи одно только слово, и я буду вечно твоим.
А на экране муж уже ломает стулья о голову несчастного любовника.
Или, помню, давали как-то советскую кинохронику, причем, так как тогда колхозы как раз начали сильно входить в моду, публике представляли колхозных героев — доярок и коров. Сидевший вплотную к экрану и потому не видевший фильма,
Мачерет в этот вечер особенно запаздывал, так что в конце концов, вышло так, что доярка дает двенадцать
Мачерет в этот вечер особенно запаздывал, так что в конце концов, вышло так, что доярка дает двенадцать
литров молока в сутки, а корова — это ударница, делающая честь советской стране, избраная делегаткой на какой-то съезд.
Легко представить себе рев восторга, встречавший такие комментарии.
Наконец, Мачерет махал рукой и уходил за кулисы.
А диалоги действующих в фильме лиц оставались для нас, зрителей, навсегда загадкой.
Наконец, Мачерет махал рукой и уходил за кулисы.
А диалоги действующих в фильме лиц оставались для нас, зрителей, навсегда загадкой.
Мачерет сменил первого заведующего, который немилосердно проворовался и был спешно откомандирован в Москву.
Небольшого роста, кругленький и добродушный, человек этот обладал царственным дарованием Юмора, с большой буквы.
Достаточно ему было появиться на сцене и сказать несколько слов, как зал уже радостно ржал в ответ, все сразу веселели, морщины разглаживались, Мачерет был в Москве режиссером какой-то труппы, и не знаю, какими правдами или неправдами ему удалось получить это, словно для него созданное, место заведующего клубом «Красная Звезда».
Достаточно ему было появиться на сцене и сказать несколько слов, как зал уже радостно ржал в ответ, все сразу веселели, морщины разглаживались, Мачерет был в Москве режиссером какой-то труппы, и не знаю, какими правдами или неправдами ему удалось получить это, словно для него созданное, место заведующего клубом «Красная Звезда».
С Мачеретом клубная жизнь оживилась, начались любительские постановки в стиле Синей Блузы, причем Мачерет сам сочинял злободневные пьесы в стихах, полные добродушной иронии с намеками на торгпредских служащих. Мачерет работал действительно не за страх, а за совесть. Если вечерами он должен был неотлучно пребывать в клубе, то целыми днями он носился по торгпредству, стараясь поймать то одного, то другого члена правления клуба, чтобы выпросить у него то разрешение, то личную помощь. Он никогда не выходил из себя, несмотря на то, что с ним иногда обращались совершенно по-хамски, заставляя его ожидать по три часа в коридоре, пока нужное ему административное лицо освободится. Нужно добавить, что у Мачерета было еще одно незаменимое свойство — он удивительно умел уговаривать людей. Из этого свойства и вытекал его успех во всех начинаниях. Правда, только по первоначалу. Через год на Мачерета стали косо поглядывать, а через год и два месяца он тихо и незаметно исчез с берлинского горизонта, и на его месте в клубе появилась новая мрачная фигура какого-то бывшего чекиста.
Клуб зачах.
Тамара Солоневич "ТРИ ГОДА В БЕРЛИНСКОМ ТОРГПРЕДСТВЕ"
Тамара Солоневич "ТРИ ГОДА В БЕРЛИНСКОМ ТОРГПРЕДСТВЕ"
Издательство «Голос России» София — 1938