Простота хуже воровства, часть вторая

Об этом приеме на лужайке вспоминают в своих мемуарах и Никсон, и Киссинджер. Первый пишет, что список гостей напоминал справочник «Кто есть кто в Голливуде». Киссинджер, напротив, утверждает, что многие из голливудских звезд, которым были разосланы приглашения, не пришли на прием из-за разгоревшегося вокруг Никсона скандала, связанного с Уотергейтом.
Со своей стороны скажу, что на этом приеме кинозвезд было все-таки немало, и я с удовольствием с ними беседовал.

Вечером того же дня Никсон пригласил Брежнева на ужин.
И здесь я должен поспорить как с Киссинджером, так и с нашим тогдашним послом Добрыниным, которые в своих мемуарах отмечают, что на этом ужине присутствовали министры иностранных дел и сами авторы. Истины ради я утверждаю, что память их подвела. На том ужине было всего лишь трое: Никсон, Брежнев и, в силу необходимости, я.

Ужин проходил в небольшой столовой президентского дома. Поскольку Брежнев приехал в Америку без жены, то и супруга Никсона, Патриция, хотя и прилетела в Калифорнию, на ужине не присутствовала.

Когда сели за стол, накрытый на троих, по тарелкам уже была разложена легкая закуска из даров моря — креветок, кусочков различных рыб, а также зелени. Открылась дверь, и вошел официант-филиппинец, услугами которого пользовался Никсон. Он принес запотевшую бутылку «Столичной» и налил каждому в рюмку водки. Никсон не преминул заметить, что он специально припас эту бутылку для своего гостя.

Брежнев поднял рюмку, произнес короткий тост и залпом, по-русски, выпил.
Никсон поначалу сделал маленький глоток, по-американски, но, увидев, как поступил Брежнев, последовал его примеру.

После перемены блюд снова появился филиппинец, теперь уже с бутылкой сухого вина.
Разлил, вышел. Брежнев взглянул на вино, затем повернулся ко мне и спросил:
не могу ли я попросить Никсона вернуть официанта с той «Столичной»?

Никсон в свою очередь обратился ко мне:

— Виктор, вон там, у двери, кнопка. Нажми ее, пожалуйста.

Я нажал, и официант мигом вернулся с вопросительной миной на лице. Никсон попросил снова подать водки. Филиппинец принес «нашу» початую бутылку, наполнил рюмки и собрался было опять унести ее. Тогда Брежнев сказал по-русски, мол, оставь ее на столе, а уж мы с ней сами разберемся.
Я быстро перевел, чтобы официант не успел скрыться за дверью.
Одним словом, эту бутылку «Столичной» к концу ужина мы «усидели».

Разговор шел свободный: о семьях, о детях и внуках, взаимно желали друг другу здоровья и долголетия, выражали надежду на развитие теплых, дружественных отношений между нашими странами.

Но вот мы наконец поднялись из-за стола и вышли во внутренний дворик.
Президент вызвался проводить гостя до спальни.
Тут появилась Патриция Никсон и сказала, что она специально не вышла к ужину, понимая, что без нее у нас лучше пойдет чисто мужской разговор. Чета Никсон проводила Леонида Ильича до его комнаты, выразив надежду, что ему будет удобно, и пожелав спокойной ночи.

На следующий день были запланированы две встречи с президентом, а также запись телевизионного обращения Брежнева к американскому народу.

В назначенное время я появился во внутреннем дворике Дома Мира. Пришли и Громыко с Добрыниным.
Я рассказал им о беседе за ужином и высказал соображение о том, что запись этой беседы, особенно той ее части,
где речь шла об отношении Брежнева к коллегам, наверное, делать не стоит.
Громыко криво усмехнулся и ответил, что, видимо, я прав.
Его поддержал и Добрынин.

Как только отдохнувший Брежнев вышел во двор, там же появился и Никсон. И тут, как по команде, в ворота вошел крепкий, жилистый мужчина в джинсах и ковбойке. В нем я сразу узнал Чака Коннорса, того самого, упомянутого Брежневым в полете над Гранд-Каньоном, актера, сыгравшего главную роль в понравившемся нашему лидеру вестерне. Леонид Ильич тотчас встрепенулся и буквально кинулся ему навстречу с улыбкой. Коннорс, конечно, тоже выразил радость и протянул Генсеку два кольта, сказав, что именно с этим оружием снимался в картине, которую, как ему передали, видел Брежнев. Правда, добавил он, эти кольты стреляют только холостыми патронами. Брежнев радовался как ребенок, хотя все же не преминул спросить:

У Брежнева с Никсоном состоялась деловая беседа в домашнем кабинете президента, а затем Генсек отправился в так называемый Западный Белый дом, состоящий из комплекса сборных домиков, возведенного на свободной площадке после того, как Никсон стал главой государства. Там размещались все необходимые службы президента в дни его пребывания в Калифорнии. Там же Брежнев записал свое телеобращение. В одном или двух местах, читая текст, он оговорился, и пришлось эти отрывки зачитывать перед камерой повторно.

На семь часов вечера запланировали еще одну встречу, она должна была завершить переговоры двух лидеров.
Но тут Брежнева окончательно сломила разница во времени, и он поручил передать Никсону, что просит перенести встречу на более поздний час. Передать эту просьбу президенту должен был Киссинджер, а к нему, соответственно, направили Добрынина.
Как мы потом узнали от нашего посла, Никсон остался весьма недоволен, но деваться ему было некуда.

Таким образом, у меня образовалось свободное время.
И очень удачно — американская охрана первых лиц США из «Сикрет-сервис» пригласила своих советских коллег в один из ресторанов городка Сан-Клементе, чтобы поужинать, а заодно послушать известного американского киноактера-комика Реда Скелтона.
Тот слыл великолепным пародистом и шутником.

Брежнев спал, и я предложил Саше Рябенко съездить хоть на часок в ресторан, где гуляла охрана.
Он согласился. Медведев остался, а мы поехали.
Побыли там около часа, но, к сожалению, так и не дождались появления знаменитого актера.

Вернулись в резиденцию.
Брежнев вышел из спальни после десяти вечера, и мы отправились в кабинет президента.
Теперь уже Никсон выглядел усталым.
Обычно он довольно рано ложился спать, и Брежнев явно выбил его из режима.

Заключительная беседа оказалась сложной — обсуждали положение на Ближнем Востоке. Брежнев безуспешно пытался убедить Никсона выработать единую линию поведения в отношении вопросов урегулирования проблем между Израилем и его арабскими соседями.
Никсон на это не шел. Брежнев настаивал.
Наконец Генсек оставил свои попытки уговорить президента и выразил большое разочарование.
Помню, он даже бросил реплику, что в таком случае «уедет из Америки с пустыми руками».
Впрочем, довольно быстро успокоился.

Было уже часа два ночи. Никсон, казалось, был еле живой от усталости.
Но гость не собирался его покидать.
Вдруг Брежнев, обращаясь в основном ко мне, сказал, что хотел бы вручить привезенные с собой подарки,
в том числе и для жены Никсона.

На следующее утро Брежнев вручил-таки подарки Никсону и его жене.
Он долго, как-то по-купечески, расхваливал купон (отрез ткани) изо льна с красивой ручной вышивкой.
Купон предназначался Патриции. Из него можно было сшить замечательную кофточку.
Преподнес он и другие дары.

Перед отлетом советской делегации из Сан-Клементе состоялось подписание совместного заявления руководителей двух государств по итогам визита. Над его окончательным текстом до последней минуты работали Громыко и Киссинджер.
Никаких официальных речей не предполагалось. С лужайки у дома Никсона, где проходила церемония подписания документа, шла прямая телевизионная трансляция, в том числе и на Москву.
Никсон сказал буквально несколько фраз. У Брежнева заготовленного текста не было, но вдруг, совершенно неожиданно, он стал произносить самую настоящую речь. Вместе с переводом его выступление заняло с полчаса.
Он тепло отозвался о состоявшемся визите, говорил о хороших перспективах, открывающихся перед двумя великими странами. Заканчивая свое выступление, повернулся ко мне и спросил:

— А как будет по-английски «до свидания»?

Я тихо, но четко ответил:

— Гуд-бай!
И он сразу вслед за мной громко повторил: