вдруг увидел он, что лесник Артемий, присев на корточки
перед тепленкой и вынув уголек, положил его в носогрейку
(Трубка, большею частью корневая, выложенная внутри жестью, на коротеньком деревянном
(Трубка, большею частью корневая, выложенная внутри жестью, на коротеньком деревянном
чубучке.)
и закурил свой тютюн.
За ним Захар, потом другие, и вот все лесники, кроме Онуфрия да Петряя,
усевшись вкруг огонька задымили трубки.
и закурил свой тютюн.
За ним Захар, потом другие, и вот все лесники, кроме Онуфрия да Петряя,
усевшись вкруг огонька задымили трубки.
Стуколова инда передернуло.
За Волгой-то, в сем искони древлеблагочестивом крае, в сем Афоне старообрядства, да еще в самой-то
За Волгой-то, в сем искони древлеблагочестивом крае, в сем Афоне старообрядства, да еще в самой-то
глуши, в лесах, курильщики треклятого зелья объявились... Отсторонился
паломник от тепленки и, сев в углу зимницы, повернул лицо в сторону.
- Поганитесь? -с легкой усмешкой спросил Патап Максимыч, кивая дяде
Онуфрию на курильщиков.
- А какое ж тут поганство? - отвечал дядя Онуфрий.- Никакого поганства
нет. Сказано: "Всяк злак на службу человеком". Чего ж тебе еще?.. И табак
божья трава, и ее господь создал на пользу, как все иные древа, цветы, и
травы...
- Так нешто про табашное зелье это слово сказано в писании?- досадливо
вмешался насупившийся Стуколов.- Аль не слыхал, что такое есть "корень
горести в выспрь прозябай?" Не слыхивал, откуда табак-от вырос?
- Это что келейницы-то толкуют? - со смехом отозвался Захар.- Врут
они, смотницы (Смотник, смотница - то же, что сплетник, а также человек,
всякий вздор говорящий. ), пустое плетут... Мы ведь не староверы, в бабье
не веруем.
- Нешто церковники?- спросил Патап Максимыч дядю Онуфрия.
- Все по церкви,- отвечал дядя Онуфрий.- У нас по всей Лыковщине
староверов спокон веку не важивалось. И деды и прадеды, все при церкви
были. Потому люди мы бедные, работные, достатков у нас нет таких,
чтобы староверничать. Вон по раменям, и в Черной рамени, и в Красной, и по
Волге, там, почитай, все старой веры держатся... Потому - богачество...
А мы что?.. Люди маленькие, худые, бедные... Мы по церкви!
А мы что?.. Люди маленькие, худые, бедные... Мы по церкви!
- А молитесь как? - спросил Патап Максимыч.
- Кто в два перста, кто щепотью, кто как сызмала обык, так и
молится... У нас этого в важность не ставят,- сказал дядя Онуфрий.
- И табашничаете все? - продолжал спрашивать Патап Максимыч.
- Все, почитай, веселой травки держимся,- отвечал, улыбаясь, дядя
Онуфрий, и сам стал набивать трубку.- Нам, ваше степенство, без табаку
нельзя. Потому летом пойдешь в лес - столько там этого гаду: оводу,
слепней, мошек и всякой комариной силы - только табачным дымом себя и
полегчишь, не то съедят, пусто б им было. По нашим промыслам без курева
обойтись никак невозможно - всю кровь высосут, окаянные. Оно, конечно, и
лесники не сплошь табашничают, есть тоже староверы по иным лесным деревням,
зато уж и маются же сердечные. Посмотрел бы ты на них, как они после соку
(После дранья мочала, луба и бересты.) домой приволокутся. Узнать
человека нельзя, ровно стень ходит. Боронятся и они от комариной силы:
смолой, дегтем мажутся, да не больно это мазанье помогает. Нет, по нашим
промыслам без табашного курева никак нельзя. А побывали бы вы, господа
купцы, в ветлужских верхотинах у Верхнего Воскресенья
(В Ветлужском крае город Ветлугу до сих пор зовут Верхним Воскресеньем, как назывался он до
(В Ветлужском крае город Ветлугу до сих пор зовут Верхним Воскресеньем, как назывался он до
1778 года, когда был обращен в уездный город. Нижнее Воскресенье - большое
село на Ветлуге в Макарьевском уезде, Нижегородской губернии. Иначе -
Воскресенское. Это два главных торговых пункта по Ветлуге.). Там и в городу
и вкруг города по деревням такие ли еще табашники, как у нас: спят даже с
трубкой. Маленький парнишка, от земли его не видать, а уж дымит из
тятькиной трубчонки... В гостях, на свадьбе аль на крестинах, в праздники
тоже храмовые, у людей первым делом брага да сусло... а там горшки
с табаком гостям на стол - горшок молотого, да горшок крошеного... Надымят
в избе, инда у самих глаза выест... Вот это настоящие
табашники, заправские, а мы что - помаленьку балуемся.
- Оттого Ветлугу-то и зовут "поганой стороной",- скривив лицо
язвительной усмешкой, молвил Стуколов.
- Да ведь это келейницы же дурным словом обзывают ветлужскую сторону,
а глядя на них и староверы,- отвечал дядя Онуфрий.- Только ведь это одни
пустые речи... Какую они
там погань нашли? Таки же крещены, как и везде...
- В церковь-то часто ли ходите? - спросил Патап Максимыч.
- Как же в церковь не ходить?.. Чать, мы крещеные. Без церкви прожить
нельзя,- отвечал дядя Онуфрий.- Кое время дома живем, храм божий не
забываем, оно, пожалуй, хоть не каждо воскресенье ходим, потому приход
далеко, а все ж церкви не чуждаемся. Вот здесь, в лесах, праздников уж нет.
С топором не до моленья, особливо в такой год, как нонешний... Зима-то ноне
стала поздняя, только за два дня до Николы лесовать выехали... Много ль тут
времени на работу-то останется, много ль наработаешь?.. Тут и праздники
забудешь, какие они у бога есть, и день и ночь только и думы, как бы
побольше дерев сронить. Да ведь и то надо сказать, ваше степенство,-
примолвил, лукаво улыбаясь, дядя Онуфрий,- часто в церковь-то ходить нашему
брату накладно. Это вон келейницам хорошо на всем на готовом богу молиться,
а по нашим достаткам того не приходится. Ведь повадишься к вечерне, все
едино что в харчевню: ноне свеча, завтра свеча - глядишь, ай шуба с плеча.
С нашего брата господь не взыщет - потому недостатки...
Мы ведь люди простые, а простых и бог простит...
Мы ведь люди простые, а простых и бог простит...